Из книги А.П.Горшкова "Приказано:выстоять!":

...За два дня в основном была закончена подготовка линии обороны у Плавска и Черни. А 5 октября меня вызвал по ВЧ Василий Гаврилович Жаворонков. Я коротко доложил о выполненной работе. – Жду дальнейших распоряжений, – закончил я доклад. – В Плавске и Черни оставьте боевое охранение. Всех людей, сколько сможете, отправляйте в Горбачево. Там на элеваторах больше миллиона пудов хлеба. Надо его вывезти любой ценой. Вагоны дадим. За хлеб в Горбачеве отвечаете партбилетом. Завтра к вечеру позвоню туда. Совещание командиров батальонов было коротким. На линии обороны остались лишь несколько рот прибытия. Свыше 800 бойцов должны были уйти в Горбачево. 

...Выступили ночью, пришли к элеваторам, разместились в пристанционных бараках, а утром начали отгрузку зерна.

  …Они зашли со стороны солнца, прошли на бреющем над лесом и выскочили совершенно неожиданно для нас. «Воздух!» – закричал пронзительно кто-то, и этот крик потонул в гулких пулеметных очередях, заглушаемых лишь ревом моторов. Пули фонтанчиками пыли обозначали свой смертельный путь. Я огляделся. Бойцы бежали под насыпью, под вагонами, под стенами элеватора. Самолеты со свастикой зашли в атаку еще раз, сбросили зажигательные бомбы и улетели. Зажигалки быстро потушили. Дали отбой воздушной тревоге. – Комбатов, политруков в штаб! – разнеслись голоса по всей станции, и вскоре весь командный состав собрался под козырьком, которым были накрыты весы. – Засекли нас по эшелону, стоявшему под погрузкой, и по скоплению людей. Нам повезло, что эти самолеты уже возвращались с задания. Теперь жди «гостей» с полным боевым комплектом. Надо отрыть щели! Расставить пулеметы так, чтобы не дать прицельно бомбить станцию! Вагоны эшелона растянуть, выставить боевое охранение на случай появления в этих краях вражеского десанта! – я перевел дыхание.

– Вагонов хватит на круглосуточную работу? – спросил комиссар косогорцев Ф. А. Линяев.

– Хватит.

– Работу надо организовать в две смены – по двенадцать часов. По очереди спать и нести боевое дежурство. Иначе завтра работать будет некому

– запалится народ. – Принимается, – сказал я. – У тебя все, Федор Алексеевич? – Нормы надо назначить, – добавил Линяев. – Норму каждому совесть назначит, – сказал Аникушин. 24 С ним согласились, как согласились и с предложением Васильева о том, что надо организовать соревнование между взводами, ротами, батальонами. Результаты записывать после каждой смены на стене элеватора – места хватит. Мы потеряли счет вагонам, эшелонам, бомбежкам, боевым тревогам. Где-то за Чернью погромыхивало, тяжелый глухой гул то нарастал, то затихал в той стороне. Можно было подумать, что гремят раскаты грома. Но это гремел фронт. И всякий раз, когда доходил до нас этот гул, быстрее бежали люди с мешками на плечах по наклонным сходням и скрывались в черных дверных проемах вагонов. Шахтеры в первый день устраивали перекур через 25 мешков зерна на человека, погруженных в вагон. Потом через 50, 75. Потом – через сто! А ведь их нужно было взвалить на плечи, пробежать несколько десятков метров, по шатким сходням подняться в вагон и сбросить. Никто не называл это подвигом, но это был подвиг в чистом виде. 

– От эти гады, – Журило ткнул пальцем в небо, где заходили для очередной атаки «мессершмитты», – не дают моему взводу нормально трудиться. Разрушают ритм. Вася! – повернулся он к Коробу, – надо ось придумать. А через 20 минут после отбоя воздушной тревоги Журило с Коробом ломали телегу. Наткнулся на них случайно. – Николай Ильич! – укоризненно окликнул я его. – Ты что ж народное добро рушишь?.. Но Журило не смутился. – Вася наш гарную штуку придумав, товарищ капитан, – заговорщицким полушепотом сообщил он мне. – Вертушку сделаем из этого колеса. А бричка… Щоб фрицу не оставлять! К вечеру «вертушка» была готова. Меня пригласили на испытания. Короб, смущенный всеобщим вниманием и гордый собственным изобретением, деловито заправлял в свой «максим» ленту с бронебойными пулями. Ось телеги вертикально была вкопана в землю. На колесе, которое вращалось в горизонтальной плоскости, укрепили пулемет, соорудив таким образом пулеметную турель. К колесу прикрепили также сидение для пулеметчика – седло от велосипеда. Отталкиваясь ногами, Короб демонстрировал нам разные скорости вращения своего «агрегата». Дуло «максима» описывало замысловатые траектории. К ночи подвели итоги работы за день. Вперед вышли шахтеры, на два вагона отстали косогорцы, на три от шахтеров – батальон Васильева. По 15 тонн грузили шахтеры, по 14 тонн на человека в смену – бойцы Васильева. Аникушин оказался прав – нормы каждому подсказывала совесть, работали, насколько хватало сил. Поздним вечером я зашел на огонек в барак к косогорцам. – Чаю выпьешь с нами, Анатолий Петрович? – спросил Линяев, как только я вошел. – Выпью с удовольствием, – и вспомнил, что за целый день так и не успел поесть. Мне передали кружку крепко заваренного чая, огромный ломоть свежего, только из печи, аппетитно пахнущего хлеба, на котором лежал добрый кусок сала. – Я тут вот ребятам про то, как хлеб у кулаков отбирали, рассказываю, – голос у Линяева был хриплый и глухой, голос до крайности утомленного человека. – Я тоже послушаю, – сказал я. 

...  – Вернулись мы в деревню утром, – продолжал Линяев свой рассказ, – а там – убили наших товарищей и сожгли. Телеги сгорели, мешки с хлебом сгорели, а среди того угольного зерна ребята лежат. Черные, обгорелые, только зубы страшно так белели. Сереге, дружку моему, тогда лет восемнадцать было. Самый молодой в продотряде. Ему живот распороли и зерном набили… Хлеб-то наш кровью полит. Густо полит, братцы вы мои, гуще уж некуда, – Линяев помолчал, потом допил чай и встал. – Пойду на станцию. Может, перед сном мешок какой подниму. Серегину долю… 25 За ним поднялись почти все. – Пойдем и мы, Алексеич, – сказал пожилой рабочий. – Цену хлеба… кто же ее не знает?! Отоспимся после войны. Я тоже встал, хотел удержать косогорцев, да не повернулся язык приказ такой отдать. Так и вышел молча вместе с ними из барака и пошел тоже на станцию, чтобы связаться с обкомом, где ждали сведений об итогах работы на элеваторе. …В девять утра (хоть часы проверяй) – первый налет. Все нехотя попрыгали в щели, пулеметчики изготовили к бою пулеметы, но вреда ни одной машине не причинили. Не хватало умения, да и слишком быстроходные цели метались над станцией. Это делало их практически неуязвимыми. Меня налет застал у шахтеров. Я пришел поглядеть, что выйдет из затеи с «вертушкой». Как только прозвучала команда «воздух», мы сползли в щели и блиндажи, отрытые хозяйственными шахтерами у стен элеватора. А Короб и Журило остались у своей установки. «Сценарий» штурмовки нам уже был хорошо знаком. Четыре-пять самолетов выстраивались в круг, сваливались в крутое пике и били по вагонам, путям, по паровозу… И все это по-хозяйски, неторопливо, безнаказанно. Нашей авиации здесь не хватало, дважды появлялись И-16, но фашисты, не приняв боя, уходили. И возвращались, едва «курносые» покидали зону над элеватором. Два дежурства – все, что могли нам выделить летчики. И потому мы смирились с налетами. Вот и сегодня… «Дракон» (так прозвали ведущего группы из-за нарисованного на борту дракона) начал штурмовку станции. Расчет строился на том, чтобы разрушать выходные пути. Бомбы легли рядом с полотном, воздушной волной свалило будку стрелочника. Вслед за «драконом» с воем ложились на крыло и шли в пике его ведомые. Короб ждал. Два или три раза ствол «максима» описал траекторию, весьма близкую к той, что требовалась для точной стрельбы. – У них пули трассирующие, – объяснял со знанием дела кто-то рядом. – Не думают, что себя демаскируют. Самолеты отбомбились быстро, не причинив на этот раз большого вреда. Но своему правилу – пройтись на бреющем над местом штурмовки – не изменили. Короб не успел за «драконом». Второй фашист низко шел над путями, едва не задевая телеграфные столбы. Звонкая очередь коробского «максима» резанула по ушам, но пули прошли позади самолета. И тут же новая огненная струя ушла с земли, пикировщик, казалось, сам налетел на нее. Неужели попал? Густой клуб дыма рванул из-под капота самолета. Он нехотя лег на крыло, клюнул носом вправо-влево и исчез за вершинами сосен. Мы замерли. Глухой мощный взрыв всколыхнул, казалось, и землю, и всех бойцов. Я видел, как выскакивали из щелей, из укрытий люди и бежали туда, откуда поднимался над лесом черный столб дыма – все, что осталось от стервятника. Журило отплясывал чечетку. Короб слез с седла, и на лице его застыло растерянно-виноватое выражение. Он словно удивлялся самому себе: – Ага! – закричал Журило, увидев меня. – Я що казав? Наш Вася бревно на доски разрезать может из пулемета. А тут такая махина, шо грех не попасть в нее. Днем элеватор бомбили еще дважды, но теперь уже куда подевалась беспечность врага. Сбитый самолет сослужил нам добрую службу, заставив летчиков держаться повыше и подальше от секторов обстрела наших пулеметов. К вечеру еще четыре из них стояли на «вертушках Короба». Тогда же вечером я доложил Жаворонкову: – Погружено и отправлено миллион пудов хлеба. Осталось тысяч 200–250… – Вывезти нужно до зерна, – сказал Василий Гаврилович. – На Украине мы почти весь хлеб потеряли, так что он на вес золота сейчас. В тот же вечер, 8 октября, в штаб пришел Васильев. До пояса голый, измазанный мазутом. Я невольно улыбнулся. – Прямо с паровоза, – объяснил он, – ремонт заканчиваем. Мои ребята вернулись из 26 разведки. В Федоровском свиносовхозе свиньи брошены, а начальство уехало в Тулу. Две свинарки там остались. – Далеко это? – спросил я. – Километров семь. Коротков там с бойцами для охраны остался, связных прислал. Что делать будем? – Ты, Иван Дмитриевич, иди умойся и приходи. Что-нибудь придумаем. – И еще одно, – продолжал Васильев. – На спиртзаводе стоят две цистерны со спиртом. Целехонькие, неначатые. Как бы не прознали наши орлы. Своим-то я запретил о них говорить. – Выставить охрану. Потом со спиртом решим. Васильев ушел. – Когда-нибудь ты свиньями занимался? – спросил я Аникушина. – Откуда? – удивился тот. – Не знаю, с какого бока подойти к ним. Вернулся Васильев. – Вот что, Иван Дмитриевич, – я взял карту Тульской области. – Снимай своих людей с погрузки зерна, –делении вагонов под перевозку свиней. Такой щедрости не ожидал. Полным ходом шла эвакуация заводов, и каждый вагон был на вес золота. Однако Васильева я застал в Федоровском хмурым и озабоченным. – Вагонов в Плавске на все это добро, – он кивнул в сторону огромного загона, где после кормежки тихо лежали свиньи, – не хватит. Говорил с начальником станции. Четыре тысячи увезут, а здесь шесть тысяч триста. Вчера пересчитали… – Надо добывать вагоны, – сказал я. – В Плавске, – сказал Коротков, вынырнувший из-за спины Васильева, – я все обшарил. Нет вагонов. Как бы и те, что дали, не забрали. Там ребят сторожить оставил… – Поехали в Плавск, – кивнул я шоферу. – А ты, Иван Дмитриевич, далеко от телефона не отходи. Через час позвоню. Странно было ехать по проселочной дороге, где не видно ни одного следа от машины или телеги. Тысячи копыт перетолкли пыль, и она осела толстым слоем на кустарниках, на листьях деревьев. Километров через пять мы догнали шестерых бойцов из отряда НКПС, которые гнали свиней. – Кто старший? – окликнул я. – Командир взвода Липатов, – подошел и представился один из бойцов. – Трудно с ними? – кивнул я в сторону стада. – Сам удивляюсь, товарищ капитан, – Липатов развел недоуменно руками. – Ну до чего дисциплинированные животные! Идут, как в строю. Мы за ними едва поспеваем. Первый по-настоящему осенний туман укрывал землю. Еще гуще был он в Плавске. «Повезло», – подумал я. Авиацию туман придавил к земле. …Вагонов не было. Когда я вошел, Иванилов сидел у начальника станции, положив перед собой на стол пистолет, и, насупившись, глядел на серого от усталости человека в железнодорожной форме. Иванилов повернул голову, узнал меня, встал. – Вот, сижу второй час. Не дает вагонов. – Ну, застрели меня, мил человек, – начальник прижал руки к груди, – откуда я возьму вагоны?! Тут черт знает, что творится, а вы со свиньями, – вскипел железнодорожник. – Куда я ваших свиней вклинивать буду? Ни одного «окна». Дорога перегружена, бомбежки! – Пошли, Иванилов, – сказал я и вышел из кабинета. Мы прошли через станцию, забитую составами с беженцами, ранеными, эвакуированным оборудованием. 27 – Только бы туман не рассеялся, а то здесь такую кашу устроят, – Иванилов озабоченно глянул в небо. – Вот что, Василий, – сказал я ему. – Придется остальных свиней гнать своим ходом. – Ты что? – тот даже остановился. – Сорок километров? – У тебя есть другой вариант? – Иванилов молчал. – Звони Васильеву, он ждет. И еще ветврача хоть из-под земли, но достать надо. А я проверю, как там дела у нашей доблестной обороны. Я знал, что бойцы, оставленные на линии обороны, не сидели сложа руки, но сделали они больше, чем можно было ожидать. Окопы отрыты в полный профиль, на танкоопасных направлениях поставлены «ежи», вырыты противотанковые рвы. Там, где удалось найти колючую проволоку, поставлены заграждения. Дело не обошлось, конечно, без помощи местных жителей и тех, кто был прислан на рытье окопов. «Да, зацепиться здесь можно», – решили мы. 

...К вечеру стали подтягиваться в Плавск из Горбачева те, кто был на погрузке зерна. 20 эшелонов ушли в тыл с тульским зерном, и все же кое-что вывезти не удалось – фашисты разбомбили станцию и путевое хозяйство, а восстановить своими силами мы не могли. Пришлось поджечь зерно и уходить